Стас Пьеха

Почему вы решили открыть наркологическую клинику?

Я в 90-е был подростком – таким дворовым подростком, без какого-либо попечительства, у меня родители были в основном в разных городах. И я был достаточно такой как бы озлобленный на эту жизнь, потому что мне все время вверяли некую протекцию бабушки, какую-то несамостоятельность, инфантильность. Причем априори все, и заведомо, уже даже не общаясь со мной, знали, что я именно такой. Поэтому я все свое детство провел в таком сопротивлении, поднакопил напряжения на эту жизнь, и попал в некие такие движения, где употребляют. И энное количество лет я был в этой субкультуре, скажем так, мягко. Я употреблял. И по здоровью у меня были проблемы тогда уже, и весил я 49 килограмм, если не ошибаюсь. Ну, я не буду всего рассказывать, пугать сейчас. Я не для того, чтобы страшилки рассказывать. Но мы употребляли очень тяжелые наркотики и очень регулярно, в очень больших количествах. Потом моя жизнь кардинально начала меняться. Меня привезли в другой город. Я никого не знал, жил в другом городе, на окраине, с мамой, впервые в жизни вообще. Мне там решетки поставили на окна. И начался этот путь излечения. И тогда, собственно, не было такого опыта, как сейчас. Это был 1997 год, мы посмотрели в одно место зашли – мне не понравилось. Я говорю: «Ой, нет, это точно не моя история». Там сидели ребята какие-то, партаки-наколочки, там все по фене, все дела, распедаливают, кубатурят. Я говорю: «Да нет, ну куда я пойду? Я совсем еще молодой». И я избрал путь домашнего ареста, неких паломничеств в святые места, и общение с психологом и с наркологом, которые мне говорили: «Слушай, у тебя вообще женская модель поведения, и вообще ты инфантильный». То есть навязывали ту же историю, что в детстве, что меня очень бесило. И я, собственно, решил доказывать опять всем, то есть у меня пошел второй период доказательства. Я уже два года был трезвый, чистый, как у нас принято говорить. И пошел войной на эту жизнь, брать ее – на психолога учиться, на парикмахера, на певца, на пианиста – сразу. Мне однажды мать сказала: «Если ты хочешь попасть куда-то, иметь билет в высшие круги, то тебе нужно либо стать олигархом, либо звездой». И я решил, что я буду и звездой, и олигархом.

Но так как я оставался зависимым человеком – не употребляющим, не наркоманом, но зависимым – то все мои жизненные схемы были построены на моей одержимости: чего-то добиться, где-то что-то выкружить. И в какой-то момент – лет в 30, что ли, я не помню – я как-то перегрузился работой, поставив все свои фишки на сферу работы. В итоге, у меня какой-то нервный срыв был, панические атаки – вот это все началось. И оттуда опять лечение, опять какие-то клиники, опять неврозы, опять таблетки, опять фарма… Я думаю: «Господи, неужели я так недолго смог нормально пожить – каких-то 11 лет – и опять у меня все это в жизнь пришло?».

Я не буду называть названия всех медучреждений. Могу сказать, что я объехал все виды медицины – от кустарной медицины в лесах, шаманской медицины, общался с сектами, общался со всякими акупунктурщиками, травниками. В Германии токами били, которые еще были в начале прошлого века. Исследовали в трех странах. Я все бабки отдавал туда. Я помню, что у меня была задача – работать, чтобы меня вылечили. У меня была навязчивая идея, такая туннельная, что у меня это из-за кровообращения. Короче, много-много лет ада какого-то было. То есть я просто жил в аду, в постоянном ожидании того, что я либо умру, либо вылечусь. Потом пропала надежда, я понимал, что я, скорее всего, умру, но я не хочу мучительно, а, может быть, есть еще какая-то таблетка?

В какой-то момент у меня пришло понимание того, что я на сегодня прошел столько, такое количество неправильного лечения, ненужного мне, такое количество иллюзий я прожил, страхов, боли какой-то, реанимация, реабилитация и так далее, что у меня есть совершенно четкое понимание того, что работает для меня. В общем, болезнь – зависимость – она сама по себе, по факту, по симптомам одинаковая. То есть люди разные, разная данность – кто-то умен, кто-то глуп, кто-то имеет математические таланты, кто-то песни пишет. Но сама по себе болезнь, если ее вычленить – это же био-психо-социо-духовная болезнь: это одержимость ума, компульсивность тела, отрицание на уровне честности (иррационализация). И сердце болезни – это эгоцентризм, это невозможность учитывать интересы других, абсолютно тотальная зацикленность на себе.

То есть люди с зависимостью все одинаковые. И я понял, что эта схема, которую я за эти годы – с 1993-го по 2016-й – прошел, работает для всех. И надо сказать, я посвятил этому всю жизнь, значительно больше, чем музыке и чем поэзии времени этому отдал. Хотя я очень люблю музыку, музыка – это как вид терапии для меня, наверное, всегда был. Когда я пел, я был в моменте – здесь и сейчас. Мне нравилось петь, и нравится по сей день.

Я решил, что, наверное, это самое дорогое, что у меня есть – это этот опыт. Это опыт этого постоянного днища, гнобления себя, уничтожения себя, обесценивания этой жизни, и, наконец, опыт каких-то положительных результатов, на которые я даже не надеялся. То есть у меня маленькая надежда – вот такая – для меня была, как миллиард долларов, настолько ценна. И я стал ее получать. Тогда вся жизнь так стала складываться, что мне пришла в голову мысль – она ко мне всегда приходила – что я бы хотел заниматься наркологией. Потому что я очень хорошо знаю наркоманов, знаю, что они, кто они, как они врут, как они общаются, я даже по запаху их могу вычислить, я могу сказать, что «вот этот человек…» и рассказать.  У меня была какая-то энная сумма денег в недвижимости – я сдавал какие-то помещения в аренду, в Петербурге. И я понял, что мне неинтересно заниматься недвижимостью, я хочу заниматься наркологией.

Кто обычно идет в наркологию?

Понятно, что в наркологии в основном все бывшие наркоманы, очень мало специалистов, которые к этому не имеют никакого отношения (к употреблению), и это, в принципе, правильно. Потому что наркоман идентифицируется только с тем, кто употреблял, и верит только ему. В противном случае он включает абсолютную заслонку и манипулирует. Поэтому очень сложно работать с наркоманами, именно работать. Общаться – легко, понимать – легко.

Как семья относится к этой работе?

Я работал со многими людьми, но на сегодня пришел к тому выводу, что бизнес этот должен быть семейным. Совершенно однозначно семейным. Единственный человек, которому в этом бизнесе можно доверять – это кто тебя безусловно любит, естественно, и безусловно желает тебе победы на этом поприще. Мы начали это дело с сестрой, сейчас у нас уже вся семья подключилась, потому что это семейное дело, и это слишком ответственное дело, чтобы тащить его одному. Слишком ответственное. Это вторая по смертности болезнь на сегодня, после онкологии – наркомания.

Зачем известному артисту заниматься наркоманами?

Не ради обогащения, не ради какого-то короткого заработка, не ради хайпа, чтобы там: «Ой, Пьеха – так ничего себе», а ради того, чтобы сделать реальную человечную медицину. Потому что, мне кажется, что таковой медицины не хватает на сегодня. Особенно в этой области, к которой очень брезгливо относятся люди. Потому что когда речь идет о стариках, о детях, все с удовольствием помогают. Когда речь идет о наркоманах – это же изгои, это по факту люди, на которых поставлен крест уже. Все говорят: «Фу! Да пусть сдохнет». Я так не считаю. Потому что люди, к сожалению, иногда рождаются с такой данностью, с таким количеством эндогенных опиатов, допамина и прочего в голове, что у них нет возможности радоваться жизни полноценно, и они приходят к наркотикам как к единственному выходу, чтобы прожить. А потом им приходится заново учиться радоваться жизни. Поэтому я не считаю, что это люди, которые должны умереть. Это люди, которые могут многое этому миру дать, очень, если с ними уметь правильно работать.

Что может мотивировать человека идти лечиться от наркозависимости?

Дно. Вы знаете? Невозможно начать лечиться, не дойдя до дна. У каждого дно свое – у кого-то это здоровье, у кого-то это потеря всякого социального облика, у кого-то это внешность (у женщин, допустим), у кого-то это фактически смерть (когда с того света человек вернулся). То есть разные совершенно ситуации, которые приводят людей. У кого-то родители. Вот с этими людьми сложнее всего. Потому что, когда у них решение не принято, а у родителей принято, то, как правило, нужно еще дожить до их решения. И такие люди часто очень долго этот путь идут – они уходят, приходят. Мы бессильны перед тем, когда человек придет. То есть мы не можем сюда привести и насильно его лечить раньше его срока. Потому что любое насилие в проблемной зависимости вызывает четко обратную реакцию – двойное употребление, чтобы загасить эффект насилия, чтобы обезболить, чтобы не видеть и не чувствовать ничего. Поэтому, к сожалению, мы должны ждать людей. И далеко не все сюда придут.

Говорят, бывших наркоманов не бывает. Это правда?

Есть истории, когда один человек употреблял 30 лет. Другой жизни он не знал, то есть, как жить без наркотиков. Вся его жизнь была подчинена тому, как употребить наркотики, найти наркотики, своровать, тюрьма, там тоже употреблять и так далее, и так далее. И у него в один прекрасный момент какие-то очередные ломки, и во время ломок случает инсульт, и полтела отнимается. И представляете… ну, как бы сложно передать, что такое наркоманская ломка, особенно от синтетических наркотиков, но это сложная история. Он начал молиться, и буквально через какое-то время к нему начала возвращаться его вторая половина тела. Пришли люди, сказали, что есть возможность попробовать выздоравливать, есть такие-то, такие-то пути. Он на коленях сказал: «Делайте, что хотите». И дальше пошел процесс реабилитации, где идет работа с психикой, с душой и со всеми остальными уровнями. И потом идет ресоциализация, то есть человек учится заново жить в социуме. Потому что он этот навык утерял.

Этот человек на сегодняшний день уже не употребляет 4 года. Он в свои почти 50 лет очень хорошо выглядит, молодо, у него потрясающие отношения. Он занимается и спортом, и работает, и зарабатывает деньги и так далее, и так далее. И если бы вы его видели, вы бы подумали, что это какой-то общественный деятель – культурный, допустим. Вы бы никогда не подумали, что он 30 лет употреблял, и полжизни в тюрьме провел. Есть вот такие пути.

Есть ли в России условия для лечения наркозависимости?

Я не хочу никого оценивать, я не за этим пришел в это дело. У меня есть понимание того, что далеко не все, что предлагается, эффективно. То есть какие-то вещи, которые предлагаются, работают либо временно, либо снимают симптом, но никак не лечат саму болезнь. И часто, когда они снимают симптомы, они усиливают одержимость болезни, и потом следующий срыв бывает фатальным. И есть много-много разных вещей, с которыми я не согласен. А я знаю, что мой опыт применим. Наша задача сделать именно такую медицину – человечную, честную, прозрачную абсолютно, скорее не медикаментозную. Хотя то место, где мы сейчас находимся, это более медикаментозная медицина, которая снимает это первое состояние – делирия, ломок и чего угодно. И медицину эффективную, стопроцентно рабочую. Безусловно, мы сотрудничаем с людьми, которые работают по тем стандартам, которые я считаю гуманными, человечными и эффективными. Но их меньше, чем остальных. Теневая медицина, кустарная, секты – этого так много, что становится страшно.

Есть ли в вашей клинике бесплатные койки?

Мы хотим делать такую историю. Мы хотим делать на какой-то основе постоянной, периодически иметь несколько свободных мест, куда бы могли бесплатно брать больных. Но они каким-то образом бы нам эту историю потом – или от государства, или нам просто возвращали. Потому что очень часто люди, которые выздоравливают в реабилитациях, потом становятся консультантами, сотрудниками этих реабилитаций. Так как они в этой проблеме живут, то они там могут приносить пользу. Надо понимать, что в  этой проблеме очень часто люди социально такие абсолютно сбитые летчики приходят, без ничего, в чем мать родила фактически. И мы должны им дать шанс при наличии минимальных денег или даже без денег вылезти как-то. И это очень важно.

Что вы посоветуете родственникам зависимых людей?

Первым делом нужно идти к специалистам и общаться. Как правило, если в семье есть зависимый, то второй член семьи – созависимый, который подогревает эту зависимость своими действиями. Вот эти медвежьи услуги, вот эти особые переживания все, которые мы так любим: поплакать «Сынок…»… Вся эта история подогревает зависимость, подогревает эгоцентризм, у зависимого растет какое-то чувство вины, и он, естественно, все это «закалывает», чтобы не чувствовать. Потому что он не умеет проживать чувства. Эта болезнь – неумение вообще, в принципе, даже назвать словами свои чувства. Поэтому есть специальная работа с мамами, есть семинары, есть группы, сообщество «Ал-Анон», двенадцатишаговое, где работают именно по 12 шагам. Это всемирная анонимная система, работают родители наркоманов или алкоголиков. И так дать какой-то совет невозможно. Это прямо целая работа.

Надо ли детей предупреждать о вреде наркотиков?

Нет, не надо. Ничего не надо рассказывать. Коротко скажу, раз у меня есть возможность. В детстве есть вообще некая схема, которая работает. Это когда мама и папа любят друг друга. Что она дает? Она дает перманентное ощущение того, что модель мира идеальна. Когда ребенок живет с идеальной моделью мира. «Папа любит маму, мама любит папу, мама с папой своею любовью делятся со мной. Я любим, я нужен, у меня есть мужское начало, женское начало (в хорошем смысле этого слова), и нет такого, что у меня вот здесь пустота и чего-то не хватает. Я в детстве не слушаю, что мне говорят, я считываю примеры. Я считываю поведение мамы, папы, ту же любовь, и ее транслирую дальше. И если у меня есть вот эта броня в виде любви мамы и папы и их вот этого постоянного чувства наполненности, то меня невозможно пробить… Я даже могу попробовать наркотики. Есть такие люди – вот они пробуют, и говорят: «Блин, что-то мне не по себе». То есть им некомфортно в этом состоянии. Вот, и рассказывать абсолютно бесполезно, мне кажется. Надо быть таким человеком.

Какой наркотик самый опасный?

Самый смертоносный наркотик, по статистике? Алкоголь. На первом месте стоит. И чтобы прокапаться от алкоголя, не нужно вставать на учет куда-то – в «нарколожку» и так далее. И вообще у нас бизнес часто пьющий – люди, пока не выпьют по литру водки, не подпишут контракт и так далее. То есть, по факту это уже социальный напиток, решающий все вопросы, открывающий все двери. Поэтому от алкоголя у нас умирает самое большое количество людей. И это самый опасный наркотик.

Вообще, нет ни одного наркотика, который был бы не смертельным. Просто есть определенные наркотики, которые убивают более быстро, более целостно. Есть, которые убивают более долго и более мучительно. Есть, которые вносят такие непоправимые коррективы в жизнь, которые сразу незаметны. То есть кажется, все идет нормально, а на самом деле уже ненормально. Они создают иллюзию того, что все хорошо. Допустим, «трава», канабис – один из самых тяжелых по излечению зависимости наркотик. Я знаю очень много людей, которые достаточно долго и безнадежно пытались излечиться от зависимости курения анаши, марихуаны, гидропоники – я не знаю, чего угодно. Это очень агрессивные люди, когда их лишают наркотика. Это абсолютно социально неустроенные, это рассеянные люди, которые могут отключиться за рулем. У которых идет масса нарушений – и в моторике, и в психике, и в реакциях и так далее. Это та самая травка, которую все хотят легализовать – там «а что, давайте»…

Нет никакого наркотика, наверное, самого опасного. Любой наркотик очень быстро может привести к душевной, физической деградации. Поэтому я бы не брал какой-то один наркотик как самый опасный. Для меня лично, мое субъективное мнение – это современные китайские наркотики. Потому что они очень быстро ведут к тотальной деградации, очень быстро. Это «спайсы», «соли». «Крокодил» – это вообще какой-то ужас. Мне, когда начинает казаться, что наркотики – это не так плохо, я пару роликов про «крокодил» посмотрю – и все нормально, мне уже жить снова хочется.

P.S.

Как бы вы потратили Нобелевскую премию?

Сеть реабилитаций. Большую сеть реабилитации по всей стране.

Что может вывести вас из себя?

Самая такая проверка моего духовного роста – это когда я за рулем. Если я еду и спокойно пропускаю людей, значит, сегодня я молодец, я поднакопил какого-то духовного ресурса. А если я еду – «Твою мать!», «Козел!» – то тогда, значит, мне надо еще поработать над собой. Наверное, последний раз за рулем – вот я сегодня ехал, и сегодня такой день перед выходными, что все куда-то очень сильно торопятся, им хочется поскорее скинуть с себя броню «работник» и надеть на себя праздный костюм отдыхающего. И вот они мчатся, подрезают, вылетают откуда-то. Мне все время кажется: «Какого хрена вы угрожаете моей жизни здесь? Кто вам дал такое право?» И меня очень бесят люди, которые как-то посягают на мою безопасность.

Какая книга способна изменить человека в лучшую сторону?

«Когда Ницше плакал», про общение философа Ницше и психотерапевта Брейера Это некое такое общение на стыке философии и зарождения психотерапевтических практик, когда два сильнейших человека в своем деле, два несчастнейших человека (потому что как правило, знание не освобождает нас от страдания, а, наоборот, его может усилить, наше одиночество, наш отрыв от социума). Когда они друг другу помогают проникнуть в суть собственных заблуждений и раскрыть их. На самом деле, эта книга очень сильно отзывается в процессе чтения, потому что очень много видишь себя в каждом из них. И там затронут аспект больных, деструктивных отношений. А это, мне кажется, из всех жизненных сфер, если брать отношения, то это уже ученая степень. Это та самая высокая планка – достигнуть гармонии в сфере отношений. Эта книга как раз этой сфере тоже во многом посвящена. И вообще, она очень про жизнь, очень сильно. Поэтому я бы вот ее рекомендовал.

Если бы в Википедии можно было написать только три слова о вас, что бы вы написали?

Наверное, я пока не знаю, что там будет написано. «Но он стремился стать хорошим».

«Цветы для Элджернона»
Дениел Киз