Владимир Смирнов

Вы действительно донор крови?

Да, донор. Донорство у нас сейчас развивается. Мы в прошлом году собрали порядка 3,5 тысячи доз крови (доза — это пол-литра). Думаю, в этом году будет больше. У нас каждый месяц проходит по 3-4 выездные акции. И мне это очень нравится, потому что мне кажется, это очень интересный физический момент, когда люди, например, из одной организации сидят и вместе сдают кровь – практически в эту секунду кого-то спасают. Если ты сдал кровь, ты подумаешь: может быть, еще пойти, может завтра еще что-то хорошее сделать?

А все ли должны делать что-то хорошее?

Не то, что все должны быть где-то в НКО. Это важно, если ты раз в неделю переводишь час бабушек через дорогу. По субботам с 12 до 13 перевожу бабушек через дорогу. Молодец. Все, ты – наш человек. Дальше два раза в неделю будешь переводить. Завтра мы тебе собачек дадим. Важно, что человек сделал какой-то первый шаг и начал делать его регулярно для места, где он находится, назовем это страна, общество… И это не касается непосредственно тебя и твоих близких.

Как для вас произошел этот кардинальный разворот от бизнеса к филантропии?

Не могу сказать, что это кардинальный разворот, потому что всю жизнь частью моих обязанностей на работе, в бизнесе была как раз благотворительность, социальная деятельность. Это всегда была одна из основных частей. Поэтому не могу сказать, что это кардинальный разворот. Просто ту часть работы, которую занимали бизнес-процессы и участие в деятельности компании, это я оставил и не жалею об этом, потому что нашел себя в развитии социальной сферы. Почему это произошло? Одному Богу известно. Бывает так, что человек что-то ищет-ищет, и вот к 50 годам или к 45 находит и понимает, что это – его, что ему нужно заниматься этим.

Вам нравилось работать в крупном бизнесе?

Да. Ну, может быть, к концу моей деятельности как-то меньше. Но вообще-то нравилось, потому что это был очень интересный проект: построение крупнейшей независимой газовой компании.

Что вам больше нравится: тратить на благотворительность личные деньги или деньги компании?

Если человек относится к своему делу честно (а мне хочется верить, что я относился к нему честно), то эта разница не столь велика. Но если мы говорим о своих деньгах, то должен произойти какой-то психологический момент, должно что-то щелкнуть в человеке, потому что разжимать свой личный кулачок – это гораздо сложнее. Если, например, говоришь каким-нибудь топ-менеджерам или кому-то: «Давайте сделаем что-то за счет компании и недополучим себе, условно говоря, какие-то премии, бонусы», они скажут: «О’кей». А если на эту же сумму отдашь им деньги и скажешь: «Ну, давай сделаем что-то хорошее», – в абсолютном выражении они не получат те же самые деньги. А когда деньги уже пришли к человеку, отдать их очень сложно – это эффект разжимания своего кулачка, а он непростой. И, к сожалению, в нашем обществе это пока еще не очень развито, во всех слоях – от самых богатых, до самых небогатых слоев. Это чисто психологический момент, не зависящий от количества денег.

Благотворительность – это расходы или инвестиции?

Это точно инвестиции, но инвестиции, прежде всего, в себя. Потому что для чего мы живем? В моей идеологии мы живем для того, чтобы изменить себя. А все остальное является инструментом для самоизменений, в том числе и благотворительность Ты инвестируешь в себя, в свое изменение, ты инвестируешь и в изменение других людей. Как сказал один великий человек: «Спасешься ты – вокруг спасется сотня». Возможно, делая что-то, мы, не замечая этого, инвестируем в окружающих людей, просто даже хотя бы своим примером. А если есть возможность инвестировать еще и средства, то это вдвойне улучшает среду нашего обитания.

Как для вас началась благотворительность?

Я родился и жил в Ташкенте, и там все всем всегда помогали. Просто двор,  много людей, и всегда было это ощущение взаимопомощи. Кто-то у кого-то умер, кто-то у кого-то заболел — собирают деньги, несут еду какую-то. Такая постоянная взаимопомощь. Это всегда было у меня перед глазами. А уже в бизнес-возрасте, когда я работал в компании, мы построили в городе Новокуйбышевске первый детский дом, из садика переделали, в 1998 году. Михельсон Леонид Викторович, я, еще там 3-4 топ-менеджера сбросились какими-то своими бонусами, зарплатами и просто перестроили в детский дом бывший садик.

А сейчас общаетесь с детьми из детских домов?

У нас есть маленький детский дом, называется «Дом роста». Там 5 детей. Расформировался детский дом, и осталось 5 детей. Мы сняли им квартиру, по-моему, даже выкупили, я не помню. Это где-то в Ивановской области. И вот с двумя детьми, я знаю, мой сын дружит, он с ними в переписке, они даже приезжали к нам в гости.

Ваша семья тоже занимается благотворительностью?

Очень сильно поддерживают и супруга, и дети. Я им бесконечно благодарен. Для детей, например, нет вопроса, потратить деньги сюда или потратить на благотворительность. Я знаю, что они подкраивают свои бюджеты, регулярно кому-то помогают. Дочка все время кого-то находит, спасает каких-то животных. Важно, что у людей есть позыв к этому, и есть ощущение легкого расставания с деньгами. Вот это разжимание кулачка у них нормально развито. Мои дети не ждут от меня какого-то наследства. Конечно, я с удовольствием вложу в проекты, которые дети мне предложат, и это будут наши совместные проекты, не вижу в этом ничего плохого. А прямого наследования, что просто передать им свое состояние, чтобы они его прогуляли или потеряли, смысла никакого нет. Если они умные, они и так заработают.

Как говорить с детьми о том, что не завещаешь им свое состояние?

Сказать им: «Дети, вы не будете возражать, если я дам вам самое лучшее образование, какое вы захотите, дам вам жилье и дам вам, условно говоря, 1% своего состояния, а остальное потрачу на благотворительные цели?» Они тебе говорят: «Да, папа, мы согласны». Но это нельзя получить сразу, это нужно тихонечко, из года в год готовить человека, чтобы он осознанно к этому пришел. Это часть того самого счастья понимать, что ты вырастил – чуть более успешных людей, чуть менее успешных, но ты вырастил человека.

Чего вам не хватает для счастья?

Любви. Только. Это безапелляционно. Миру не хватает любви. Чем больше ты ее находишь, тем лучше все становится вокруг. Мы живем, выходим и все говорят: «Ой, ты знаешь, такая запарка, такое чувство, что все, каждый день конец жизни». Люди чрезмерно раздражены, люди чрезмерно невнимательны. А ты выдай в это пространство плохой энергии на один децибел меньше. Она же вся накапливается, она же здесь зависает, в этих 17 миллионах, выдающих плохую энергию. Сейчас, может быть, 17 тысяч на 17 миллионов (нет, я думаю, гораздо меньше), выдающих хорошую энергию. Важно, чтобы человек прежде, чем что-то сделать, подумал: «Правильно ли это? Что из этого выйдет для всех окружающих?»

Нужно ли рассказывать о благотворительной деятельности?

Нужно. Но важно не свалиться в тщеславие. Ты начал рассказывать, и тебя понесло, и ты потом думаешь: «Так, Володенька, наговорил ты на две исповеди:  а мы там сделали, а там спасли ребенка, прямо достали с того света». Рассказывать важно, хвалиться не обязательно. В меру все должно быть. С любовью. Я вообще не считаю, что кто-то может выступать с мерилом, кому что делать. Плавает человек на яхте, но и на яхте ты можешь что-то полезное делать. Это не должно исключать одно другого. А может быть, ты начнешь делать и поймешь, что, например, этот миллион, в который тебе в год обходится яхта, намного приятней будет потратить на что-то, назовем это деланием «хороших дел».

Благотворительность приносит вам удовольствие?

Я получаю физиологическое удовольствие, просто как волна какая-то приходит. Не всегда. Наверное, приходила она всегда, просто иногда, мне кажется, по черствости души нашей не доходит. Если это приходит, то ты начинаешь как бы маньячить: а вот еще что-то сделать, а еще что-то? Проснулся сегодня, едешь: что сделать сегодня хорошего, с чего хорошего начать день? У тебя как потребность какая-то возникает – умственная, душевная, физическая, нравственная… Я не знаю, сколько сюда слов можно засунуть. Она такая объединенная потребность.

Чем занимается Фонд Смирнова-Сорокина?

Фонд Смирнова-Сорокина – это фонд, который занимается современным искусством, художниками. У фонда есть мастерские, он занимается резиденциями, какой-то такой подвижнической и чисто меценатской деятельностью.

Чем занимается фонд «Образ жизни»?

Не было «Образа жизни», был Фонд Владимира Смирнова. Потом всю эту деятельность забрал «Образ жизни». Профлаб – это образование в сфере детей с инвалидностью и изменения жизни детей и людей с нарушениями развития. Это ПНИ, ДДИ и так далее. Есть отдельная программа «Школа позитивных привычек» — это образование детей. Зоозащита – это такое большое направление. Мы стараемся подойти системно и сейчас создаем Ассоциацию зоозащитников.

Фонд занимается адресной помощью?

Мы оставляем адресную помощь, потому что, сколько бы мы ни говорили про развитие социального сектора, НКО, вовлечение новых людей, еще многие-многие-многие годы, десятилетия будет, кому помогать. Поэтому мы видим основное свое направление, но при этом мы понимаем, что сегодня нужно делать что-то еще и на Земле.

Зачем нужна «Благосфера»?

Идея «Благосферы» – это улучшение социального сектора, благотворительного сектора, вовлечение новых людей в благотворительность, вовлечение волонтеров в благотворительность, вовлечение меценатов в благотворительность, взаимодействие НКО и государственного сектора в сфере благотворительности.

Ваши организации могут работать без вашего участия?

Я считаю устойчивыми форды «Подари жизнь», «Вера». Нюта, Чулпан, Дина Корзун, их значение остается чрезвычайно важным, но организация уже может жить своей жизнью за счет большого вовлечения внешних участников. А в работу организаций, которые имеют отношение к моей деятельности, на сегодняшний момент вовлечено, к сожалению, не такое большое количество внешних участников. Да, мне помогают какие-то друзья, партнеры, но именно помогают. Они не являются вовлеченными. Я им бесконечно благодарен, потому что на этапе становления очень важна чья-то поддержка. Но это не вовлеченность. А  вот если б было, например, человек 5-6 вовлеченных, так же, как я, было бы 5-6 каких-то партнеров, тогда уже я мог бы сказать, что это стабильно. Когда все вокруг одного человека с какими-то приходящими людьми, даже очень хорошо относящимися к своему делу – это нестабильно. Когда человек вовлечен – раз в неделю, раз в месяц он этим интересуется, в чем-то участвует, что-то привносит, что-то советует – вот тогда наступает стабильность.

Государство должно развивать филантропию?

Нужно продолжать совершенствовать налоговую систему, законодательную систему, нужно дать какие-то дополнительные преференции НКО или людям, занимающимся благотворительностью, социальной деятельностью. Но кому-то бы это помогло.

Вам как филантропу нужны налоговые льготы?

Если у меня есть какие-то бюджеты, которые я трачу, то все сэкономленное я бы все равно потратил на благотворительность, я бы их не вернул себе. Потому что у меня достаточно средств на жизнь, и мне нет необходимости экономить на моей благотворительности.

На деятельность ваших фондов влияют ваши личные пристрастия?

Если ты начинаешь определять политику, то тогда теряется весь смысл, тогда очень большая вероятность, что фонд просто превратится в твою игрушку. Это как затыкать дырки в своей душе, пробитые в тяжелом бизнес-труде. «А давайте спасем этого». – «Давайте». – «А давайте построим детский дом». – «Давайте». – «А давайте запустим красные шары». – «Ну, давайте». Благотворительность и меценатство – это не игрушка. Это должна быть продуманная часть твоей жизненной позиции.

Вы видите результаты своих социальных инвестиций?

Мне говорят: «Что ты поменяешь за 5 лет?» Я говорю: «Я даже 5-летием не мыслю. 15-20 лет что-то изменят». Что такое 5 лет? 5 лет – это ничего в жизни общества, которое жило по одним законам и каким-то там социальным правилам, а сейчас мы хотим, чтоб это за десятилетие изменилось? Ну, так не бывает. Плохое прививается всегда быстрее и плотнее, а хорошее – медленнее и дольше. Поэтому, я думаю, что много лет нужно на то, чтобы изменить человека. Но это такое приятное, благородное дело. Приятное для самого себя. Ты делаешь, и ты понимаешь, что ты что-то оставишь детям. Не побоюсь этих громких слов: «Что-то оставить детям». Не дом построить, дерево посадить, а оставить  100 человек, которые будут, может быть, как-то взаимодействовать с моими детьми, внуками.

Каким фондам доверяете лично вы?

Своим доверяю. Какие фонды мне нравятся? «Подари жизнь» мне, конечно, очень нравится. Я знаю их давно, и взаимодействую с ними давно. «Вера» мне, конечно, очень нравится. Очень нравится «Линия жизни» с их неуемной, в хорошем смысле, восхитительной, брызгающей идеями Фаиной. Мы очень дружим с фондом «Старость в радость». Дружим, взаимодействуем и будем взаимодействовать. Мы начинали, когда там были четыре девочки. Ну как от них сейчас уйти? Это уже часть себя.

 

P.S.

Что может вывести вас из себя?

Злиться нам по религии нельзя. Я раздражаюсь, конечно. Больше всего раздражаю себя сам. Раздражает раздражительность, несдержанность, отсутствие смирения.

Кто в 21 веке сделал больше всех для того, чтобы в России стало лучше жить?

Чулпан. Я реально восхищен ею. Такая самоотверженность, такое – раз, и сразу на амбразуру. Она очень смелый и очень честный человек. Такие люди всегда должны быть. Без них ничего не будет двигаться. Я не такой. То есть я не такой богатырь, как она. Даже и близко. Но хотелось бы подтягиваться.

Какая книга способна изменить человека в лучшую сторону?

Очень люблю Салтыкова-Щедрина «История одного города». Восхитительно. Вообще, я считаю, Салтыкова-Щедрина нужно в министерствах выдавать прочитывать и принимать экзамен по знанию Салтыкова-Щедрина. «Исповедь» Толстого вот только что читал. Отличная книжка.

«История одного города»
Михаил Салтыков-Щедрин